небокрылая
тыкВечером, когда удлинились тени, а стволы деревьев зазолотились солнечным янтарём, мир для Ани перевернулся. Как будто каждая клеточка мира вдруг решила открыть ей свою душу, она вдруг по-новому увидела всё: и случайную каплю на скамейке, и божественную двойственность оконного стекла, и узор линий на собственной ладони, в котором проявилась некая хаотичная красота, и небо, небо везде и повсюду, голубое вверху и почти прозрачное у кончика аниного носа. Оно окружало её, как некий гигантский ореол счастья, касающийся всех, но её, её - в особенности. Иначе почему прохожие вокруг не улыбались радостно ему, по крайней мере, не все? Почему деревья, прекрасные деревья, сотканные из тысяч органических волокон, увенчанные кроной, как чистой эссенцией зелёного, не танцевали, выдирая в безумном экстазе корни из влажной, душистой земли? Впрочем, в этом невидении и неведении мира собственной красоты была особая прелесть: казалось, что вселенная подобна Медузе Горгоне, могущей умереть, случайно взглянув на своё отражение, потому что никто не в силах видеть такую красоту и остаться в живых. Сама Аня чувствовала, что сердце её вот-вот остановится от интенсивности переживаний, но, оставаясь в живых, она понимала, что человеческие глаза просто не в силах узреть полностью механизм мироздания, и что открывшееся ей великолепие - лишь малая часть этой новой, восхитительной реальности. Знание это наполняло её сердце светлой, осенней печалью, словно голос скрипки, звучавшей из соседнего дома.
Произошедшие в мире стремительные перемены были следствием аниной влюблённости в человека по имени Рене Магритт, влюблённости яркой, страстной и глубокой. Аня чувствовала, что имя это, пришедшее внезапно, всплывшее вдруг на поверхности её сознания, стало как бы ключом к этой жизни. Оно звучало и в отдалённом шуме автострады, и в песне ветра. Оно словно бы освещало эту жизнь, казавшуюся ранее пресной и серой. Оно имело вкус, нет, десяток, сотню вкусов, и каждый из них был изумителен. Мир словно бы закутался в туманную шаль, и через неё, где-то за горизонтом, Аня видела обладателя этого имени. Она даже написала ему стихи, а после плакала от отчаянья, что строчки получились слишком банальными и глупыми, и от радости, что такой человек всё же существует на свете.
- Я говорю вам "Рене Магритт",
Как заклинание Бездны.
В имени этом пожар горит,
Хочется в нём исчезнуть.
В имени жар от двухсот пустынь,
И раскалённый ветер.
Солнце моё, о, застынь, застынь
В этом ужасном свете!
С горного кряжа прекрасный вид,
Сон и перо от цапли:
Имя твоё, о Рене Магритт,
Я соберу по капле.
Я так люблю свой родной язык:
Он, как вода в пустыне,
Ибо он имя твоё, как крик,
В лодке везёт отныне...
Так шептала Аня своему кумиру глубокой ночью, лёжа в кровати, приподнимаясь с подушек и глядя в окно, словно бы с надежой, что послание найдёт своего адресата, то ворочась с боку на бок, как в бреду... В конце концов она заснула, а он пришёл к ней во сне, и тысячи лиц, знакомых и не очень, видела она в его лице.
А утром, проснувшись, девочка поняла, что ничего, кроме имени, не знает она про него, ни имени, ни пола, ни рода деятельности. Существует ли он вообще, и если да, то кто он, этот или эта Рене Магритт? Имя всплыло откуда-то из памяти, значит, раньше она уже могла его слышать... Аня вздохнула и полезла в Google.
Произошедшие в мире стремительные перемены были следствием аниной влюблённости в человека по имени Рене Магритт, влюблённости яркой, страстной и глубокой. Аня чувствовала, что имя это, пришедшее внезапно, всплывшее вдруг на поверхности её сознания, стало как бы ключом к этой жизни. Оно звучало и в отдалённом шуме автострады, и в песне ветра. Оно словно бы освещало эту жизнь, казавшуюся ранее пресной и серой. Оно имело вкус, нет, десяток, сотню вкусов, и каждый из них был изумителен. Мир словно бы закутался в туманную шаль, и через неё, где-то за горизонтом, Аня видела обладателя этого имени. Она даже написала ему стихи, а после плакала от отчаянья, что строчки получились слишком банальными и глупыми, и от радости, что такой человек всё же существует на свете.
- Я говорю вам "Рене Магритт",
Как заклинание Бездны.
В имени этом пожар горит,
Хочется в нём исчезнуть.
В имени жар от двухсот пустынь,
И раскалённый ветер.
Солнце моё, о, застынь, застынь
В этом ужасном свете!
С горного кряжа прекрасный вид,
Сон и перо от цапли:
Имя твоё, о Рене Магритт,
Я соберу по капле.
Я так люблю свой родной язык:
Он, как вода в пустыне,
Ибо он имя твоё, как крик,
В лодке везёт отныне...
Так шептала Аня своему кумиру глубокой ночью, лёжа в кровати, приподнимаясь с подушек и глядя в окно, словно бы с надежой, что послание найдёт своего адресата, то ворочась с боку на бок, как в бреду... В конце концов она заснула, а он пришёл к ней во сне, и тысячи лиц, знакомых и не очень, видела она в его лице.
А утром, проснувшись, девочка поняла, что ничего, кроме имени, не знает она про него, ни имени, ни пола, ни рода деятельности. Существует ли он вообще, и если да, то кто он, этот или эта Рене Магритт? Имя всплыло откуда-то из памяти, значит, раньше она уже могла его слышать... Аня вздохнула и полезла в Google.
@темы: моё, сказки на ночь
-
-
02.09.2010 в 03:03-
-
04.09.2010 в 21:58Я боюсь, что этих "всех" очень немного)